Священник Андрей Кордочкин
Смс «Павла Адельгейма убили» я получил за несколько часов до того, как мы должны были вылететь ночным самолетом из Мадрида в Ригу.
Мы виделись однажды; еще студентом, регулярно приезжая во Псков к отцу Андрею Давыдову, я пришел на исповедь к отцу Павлу. Он сказал мне несколько очень простых слов, но меня поразила эта простота и сила, которая, наверное, уйдет из Церкви вместе с поколением священников, прошедших через советские тюрьмы и лагеря. С тех пор мы не виделись; в интернете я читал его «живой журнал» и следил за неравным противостоянием священника, защищающего своих прихожан и основы церковной жизни от произвола и самодурства.
Пока мы летели, ощущение очередной нелепой и жестокой смерти сменилось пониманием того, что случилось что-то очень важное не только для Пскова, но и для всех нас, для всей Церкви, для всей страны. Еще я понял, что расстояние от Риги до Пскова такое же, как и от Питера — меньше 300 км. И на следующий день маршрутка повезла нас туда, куда знаки указывали «Pleskava».
Уже по приезде во Псков я представил себе шеренги духовенства, благочинных, секретарей, священноначалие, строго сдвинутые брови и почти неизбежный нелепый вопрос: «А кто Вас благословил участвовать в отпевании?»
Но все случилось иначе. В алтаре перед началом заупокойной Литургии стояло три священника; я встал четвертым. Еще несколько священников пришло в конце Литургии, перед началом отпевания. Все местные, никого из столиц. Еще несколько отцов — узнал отца Димитрия Свердлова — в толпе людей, пришедших проститься с о. Павлом.
Где же официальные спикеры, горячие отцы-публицисты, участники интернет-дискуссий, где те, чьи лица я ждал увидеть? «Шумим, братец, шумим! … Шумите вы? и только?». Для меня эта отстраненность собратьев осталась загадкой. Взаимная отчужденность клириков, каждый из которых живет своей жизнью? Страх местных отцов показаться на глаза помощникам владыки, выражая посмертную лояльность священнику, у которого были столь непростые отношения с архиереем? Но разве страх не является главной формой соучастия людей в богоубийстве — той нитью, которая связывает нас с Иродом, Пилатом, теми духовными лидерами, через которых, в конечном итоге, действует сам сатана?
На главной странице информационной службы Псковской епархии и вовсе не было никакого упоминания об убийстве отца Павла — лишь слово архиерея, зачитанное от его имени на отпевании, разбавило список сообщений об архиерейских богослужениях, каждое из которых, очевидно, является более значимым событием, чем убийство священника, прошедшего тюрьмы и лагеря.
* * *
Мне всегда было тяжело принять мысль митрополита Сурожского Антонияо том, что смерть — это возвышенное и торжественное зрелище. Я не знаю ничего более страшного, чем вид мертвого тела — вид, полностью перечеркивающий замысел Творца о каждом из нас. Но это были необычные похороны. Хотелось смотреть в это лицо и поцеловать эту руку. Нести гроб с телом этого удивительного священника без ноги и с дыркой в сердце было для меня незаслуженной честью.
Действительно, отец Павел был победителем; хотелось стать хоть немного причастным к этой победе. Разве можно было победить советскую систему, ее тюрьмы и лагеря для тех, кто не становился ее частью? Отец Павел ее победил и пережил. Разве может священник со своей совестью и принципами — и немецкой педантичностью и фамилией в придачу — победить русскую околоцерковную бюрократию, самодурство и капризы людей, уверенных в том, что через них действует Святой Дух, whatever?
Но и здесь о. Павел остался несломленным. Подобно Женам-мироносицам, которым посвящен его храм, он двигался вперед, не просчитывая последствий, с кажущимся безрассудством — но каждый раз выходил и вышел в самом конце победителем.
* * *
Одно из Евангелий, которое читается во время погребения священников, содержит слова: «Еще более искали убить Его Иудеи за то, что Он не только нарушал субботу, но и Отцем Своим называл Бога, делая Себя равным Богу»(Ин. 5:18). Священник, который идет по Евангельскому пути и не только утверждает превосходство закона любви над любым другим законом, но и прививает отношение к Богу как к Отцу, встает на опасный путь. Отец Павел встал на него давно. На проповеди после отпевания о. Роман Гуцу сказал: «Он совершил тот подвиг мученичества, к которому был призван в шестидесятые годы, попав в советскую тюрьму. Господь словно еще на 40 лет продлил временную его жизнь, чтобы запечатлелась она мученическим подвигом».
Таково свойство удивительных, одаренных верой людей — говорить не только жизнью, но и смертью. Как пела Lhasa de Sela — «my dust will tell you what my flesh would not». И когда старший священник в конце погребения возгласил пасхальные стихи «Да воскреснет Бог…», и все ответили ему дружным пением «Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав» — в этом не было никакой натяжки, потому что все знали, что это правда.
Последняя проповедь отца Павла Адельгейма:
.png)
