«Заткнуть бабушку»?..

— Одна из болезненных тем любой семьи, не только многодетной — тема бабушек и дедушек. А как ваши с отцом Андреем родители участвовали в вашей жизни?

— Изначально родители играли очень большую роль в нашей жизни. Мы поженились с батюшкой очень рано — ему было девятнадцать, мне только двадцать исполнилось. И жили мы сначала у родителей — своего угла у нас не было. Потом появилась комната, но все равно родители были рядом. Они нас кормили — мы были студентами.

Когда родилась Катюшка, они часто нам помогали — оставались с ней, когда нам куда-то надо было уйти. Но все это длилось очень недолго, потому что когда Кате было полтора года, мы уехали в Сибирь. Так естественным образом у нас началась самостоятельная жизнь. В принципе, нам ее на тот момент уже очень хотелось, и, откровенно говоря, ради нее мы и уехали.

Надо сказать, родители и тогда нас поддерживали. Это было время перестройки-начала 90-х, когда продуктов было не достать, и мама с папой присылали нам посылки, чтобы мы могли хоть как-то прокормить детей. Бывало, маслом сливочным бидон набьют и высылают с проводником на поезде…

И летом, конечно, младших детей мы часто пристраивали к родителям, чтобы съездить куда-нибудь в паломничество. Но в целом мы жили самостоятельно и очень ценили эту самостоятельную жизнь. Мы ошибались, «набивали шишки», но это был наш личный опыт, который был для нас очень важен. И, главное, мы никого не могли обвинить в том, что-то у нас получилось не так.

— У вас не было споров с родителями по поводу воспитания детей? Не пытались они как-то вмешиваться?

— В принципе, они и сейчас пытаются, — хотя, конечно, не столь интенсивно, как прежде. Но это все легко пережить, когда живешь на большом расстоянии. Ну, скажет мне мама что-нибудь по телефону — а я отвечу: «Да-да». Дальше-то что? Конечно, серьезные проблемы с родителями были у нас в тот период, когда мы только-только стали верующими. Сейчас у нас все бабушки и дедушки уже верующие, но двадцать лет назад это было не так.

Несколько лет у нас были очень трудными, было сильное противостояние с родителями. Мы были неофиты, все-такие «горячие», пытались все идеалы христианские воплотить по максимуму… Им это все со стороны казалось дикостью. Одно время мы даже перестали приезжать к ним, так как каждая встреча оборачивалась скандалами, выяснением отношений. Мы не могли быть ласковыми, не могли подойти к ним с любовью — у нас ее еще и не было тогда, — они тоже были ожесточены.

— В чем выражалась их реакция на воцерковление вашей семьи?

— В первую очередь все касалось детей. Когда мы оставляли детей у них на месяц, то получали их совершенно «навороченными». Дети говорили нам, что Бога нет, что мы неправильно живем. Всякие шутки злые повторяли, вроде «Заставь дурака Богу молиться»… Мы их после этих поездок по полгода приводили в себя.

Потом, были постоянные придирки по мелочам — мне выговаривали, зачем я ношу платок, зачем говорю «Господи, помилуй», почему крест нательный не прячу, и так далее. Когда шел пост, родители ерничали: «Вот вы поститесь, а ваш отец Геннадий по ночам мясо тайком ест!». Почему-то они считали, что в Церкви нас обманывают, а мы, дураки, верим.

Они говорили: «Ну, ладно, пусть вы верующие, но вы хоть верьте, как разумные люди». Я отвечала, что это все ерунда, что иначе невозможно верить. Ведь человек или верит, или нет. «Осетрина не бывает второй свежести», как говорится, а «верить, как разумные люди» — так не бывает.

— А что было дальше, как все урегулировалось?

— Что касается моих родителей, то с ними просто случилось чудо. Папа мой язвенник, у него случилось прободение язвы, очень долго ждали скорую, и когда наконец его доставили на операционный стол, с ним случилась клиническая смерть. Через несколько месяцев, когда он пришел в себя после этого, он мне написал очень длинное письмо — на семи листах мелким почерком. Он описывал все, что он пережил — как и большинство людей, переживших клиническую смерть, он видел, как он летит по темному туннелю, как впереди брезжит свет и видны лица его умерших родственников… Папа рассказывал: «Я осознал, что лечу к Богу, и что это ужасно, что я некрещеный. И я взмолился: «Боже, верни меня обратно, я крещусь!».

И Господь его вернул в тело. Через четыре месяца, как только он немножко окреп, мама буквально на руках отвезла его в храм на крещение. И так потихонечку началась их вера. Нам, конечно, тогда стало намного легче. А батюшкины родители тоже постепенно воцерковились. Они изначально не так противодействовали нашей вере, как мои мама с папой, и их собственный приход к вере тоже был более мягким.

— И все-таки, в среде верующих сегодня сильны «реставрационные» настроения. Многие считают, что так называемая «малая семья», то есть родители + дети, без бабушек и дедушек — это неправильно, что это какая-то патология нашего общества, что нужно восстанавливать традиционный уклад жизни… Что Вы об этом думаете?

— Лично мне кажется, что эта тоска по большой семье, где три поколения дружно живут под одной крышей — нечто, мало соотносящееся с современной реальностью. Может быть, в редких случаях, в семьях верующих кому-то и удается воплотить в жизнь этот идеал. Но чаще всего совместная жизнь с бабушками и дедушками оборачивается конфликтами. По крайней мере, мне лично известны только отрицательные примеры. Ссориться между собой начинают даже люди верующие — что уж говорить об остальных. Положительных примеров такой большесемейной жизни я не видела, хотя и читала о них.

— Почему?

— Мне кажется, сегодня большой семьей люди жить не могут, потому что прервалась традиция семейной жизни как таковая. Опыт семейного общежития нами утрачен. Даже роли различных членов в семье обществом четко не обозначены. Кто должен быть главным в такой большой семье, например? На этот вопрос нет четкого ответа. Сегодня у нас все считают себя главными… Родители считают, что у них больше опыта, и они точно знают, как надо. Детям это, естественно, не нравится — отсюда и конфликты.

— Исходя из Вашего опыта, что бы Вы посоветовали молодой верующей семье, которая вынуждена жить с неверующими родителями?

— Мне трудно советовать, так как наш опыт жизни с родителями непосредственно под одной крышей был недолгим. Но мне кажется, что в вопросах веры нужно слушать все-таки Бога, а не родителей.

— А ограничение ребенка в общении с бабушкой и дедушкой — это метод?

— Я думаю, что такой метод имеет право на существование только в том случае, когда дедушка и бабушка очень ожесточены. Если люди слышат хоть какие-то разумные доводы, готовы хоть к каким-то взаимным уступкам — это не метод. Когда они «стоят стеной» и отрицают полностью твой образ жизни, то, конечно, приходится ограничивать общение. Но всегда надо стремиться общение сохранять. И не надо ставить жестких условий родителям. Если мы будем манипулировать внуками, чтобы заткнуть бабушку, бабушка это увидит и еще больше ожесточится.

Мне кажется, любую злобу и агрессивность можно победить любовью. Просто это самая сложная задача, которая нам поставлена в жизни. Ведь легко любить тех людей, которые нас прощают, нам уступают, — а людей озлобленных любить очень трудно. Но ведь Господь говорит: «Возлюби врага своего». Наверное, кроме того, чтобы не пускать бабушку к внукам, есть еще какие-то меры воздействия. Мы, например, очень много молились за родителей в пору, когда у нас были конфликты. Не знаю наверняка, но, может, и наши молитвы им помогли.

— Может, стоит действовать убеждением, приводить какие-то разумные аргументы?

— Мне кажется, идеологическая полемика с неверующими бессмысленна. Это все равно, что слепому человеку говорить: «Посмотри, какие цветочки красивые!» — и так далее. Он вас просто не поймет — у него нет для этого необходимого опыта. Он вам ответит: «Да нет никаких цветочков, тут темно».

— А если люди не признаются, что они неверующие? Многие ведь говорят, что они верят, но «в душе», и Церковь им не нужна…

— Это, наверное, самый сложный случай. У нас такое тоже было — родители говорили, что «не надо замаливаться», «к чему все эти четки», «Бог в душе»… Я им открываю Библию, показываю, что там написано о Церкви и о спасении, — а они мне: «Ну и что? А вот в „Аргументах и фактах“ написано по-другому…». Если для людей Библия не богодухновенна, с ними говорить бессмысленно. Все эти вещи покрываются только любовью.

Я, наверное, в какой-то момент поняла, что не хочу больше спорить с родителями, что буду просто любить их — и все. Любить, что бы там они не говорили. И тогда у нас и скандалы прекратились, и споры, и они смягчились, пошли на уступки. Конечно, к этому легче прийти, когда живешь от родителей отдельно. Когда редко с родителями видишься, вообще часто не до того, чтобы обсуждать церковные проблемы. Просто все соскучатся, обрадуются встрече, поговорят сердечно — и разъедутся. Мне кажется, что так лучше.

— А если бабушка одинокая, и ее не оставить?

— Конечно, тут свои нюансы. Одинокую маму бросать одну ни в коем случае нельзя, приходится ее или к себе брать, или поближе к ней быть. Но даже если живете вместе, нужно всегда помнить о границах семьи. Важно осознавать, что ваша семья — это ваша семья, что вы все жизненные вопросы решаете самостоятельно.

Господь говорит: «Оставит человек отца и мать…», но это ведь не в том смысле, что нужно бросить одинокого больного родителя. Это означает, что нужно выйти из родительской семьи и создать собственную. Господь хочет, чтобы наша семья началась, а не чтобы мы бросили бабушку. На самом деле, когда взрослые дети не думают своей головой, а идут на поводу у представлений о жизни старшего поколения, ничего доброго из этого не выходит. Выполнить установки бабушек они все равно не смогут, бабушки все равно будут недовольны.

— По поводу количества детей в семье. Часто современные бабушки возмущаются многодетностью православных, говорят своим детям: «Вы с ума сошли!». Как быть, как хотя бы не нервничать беременной маме?

— Не знаю. Наверное, не нервничать невозможно в такой ситуации. Но надо принимать ее такой, какая она есть. Ты же свои мозги и свое сердце бабушке не вставишь. Такова жизнь — есть много вещей, которые нас нервируют, и с которыми мы ничего не можем сделать. Лично я нервничала почти все свои беременности от маминых слов.

С первыми тремя детьми она каждый раз говорила: «Ты что, с ума сошла?!». Но потом уже, когда она увидела, что бесполезно мне что-то на эту тему говорить, она как-то махнула на меня рукой. Наверное, поняла, что меня не остановить. Помню, уже с последними детьми, мама просто звонила и интересовалась: «А ты там, случаем, не беременна?». Я спрашиваю: «Почему ты спрашиваешь, мама?». А она: «Ну, просто смотрю, два года уже прошло от родов, срок, наверное, подошел…».

«Мама с папой нас так хорошо наказывают!»

— Как поддерживать иерархию отношений в современной семье? Например, обязательно ли верующей женщине сидеть дома с детьми и не работать?

— Почему-то считается, что если ты будешь сидеть дома и не работать, то все у вас в семье наладится, муж автоматически станет главой семьи и будет себя прекрасно чувствовать. На самом деле все намного сложнее. Господь создал мужчину и женщину с разными благословениями, с разными функциями.

Обижаться, что в Библии мужчина назван «человеком», а женщина — «помощником», бессмысленно. Это все равно, что ежику обижаться на то, что он не родился жирафом. Это все равно, как если бы архитектор пытался стать на место хирурга. Это ведет только к провалу. Главное, женщине надо понять, что она только тогда будет счастлива, когда будет исполнять данную ей Богом роль. И тогда, что бы ни было в твоей жизни, все будет легче.

Даже если жизнь сложилась так, что женщина больше зарабатывает, а муж сидит дома с детьми, мужа нужно любить, уважать и слушать, и в этом твое счастье. Слово мужа — это практически слово Бога. Через мужа Бог являет тебе свою волю. А уже работаешь ты или не работаешь — вторичный вопрос. Это большое счастье, если женщине удается не работать и полностью отдаться семье, воспитанию детей в вере и своему духовному росту. Но это не всем удается. Не всякая женщина к этому способна.

Часто ведь от сидения дома женщина, даже верующая, становится только хуже — она только ноет и ноет, что все на работе, а у нее никакой жизни нет… Так что все очень индивидуально. Правильная иерархия в семье, конечно, поддерживается, определенным укладом жизни, но все-таки основывается она на отношениях между мужем и женой и на их вере. Важно то, что у людей в сердце.

— По поводу места детей в семейной иерархии: как научить детей послушанию, особенно, если родители по природе своей люди «либеральные», мягкие и не склонные к авторитаризму?

— Я думаю, что послушание с авторитарностью не связаны никак. Наоборот, они друг другу противостоят. Послушание достигается не строгостью и жесткими мерами. Послушание — это уважение. Если ты будешь стучать кулаком по столу и кричать: «Ты должен уважать меня!», ребенок тебя уважать будет все меньше и меньше.

Уважают чаще человека, который, может быть, тихий и добрый, но всегда отвечает за свои слова. Который с детьми не лицемерит, театра никакого с ними не разыгрывает. Если же родители авторитарны, послушание может быть только видимым. Внутри у ребенка в таком случае будет расти дикое неуважение к родителям, и греть его будет только одна мечта — вырваться поскорее из этого сумасшедшего дома…

Конечно, научить детей подлинному послушанию очень сложно. В нашем семейном клубе мы провели шесть встреч на эту тему и так полностью ее и не исчерпали. Главная основа послушания — родительская любовь. Любовь, которая по апостолу Павлу, «не гордится, не бесчинствует, не ищет своего»… Достичь этого идеала бесконечно трудно, но стремиться к нему нужно. Это труд, который приносит плоды.

— Если мама с папой стали воцерковляться, когда их ребенок уже подрос и сформировался как неверующий — как вести себя с ним?

— Неверующий ребенок — гораздо тяжелее по всем параметрам, чем верующий. Потому что неверующий подросток запросто может сказать: «Слушаться вас не буду, вы должны меня кормить, и больше мне от вас ничего не надо, не нужны вы мне со всеми своими заморочками»… Возразить ему очень трудно. Сегодня еще дети осведомлены о своих «правах», запросто могут ткнуть родителей в какую-нибудь конвенцию. И эта тенденция, весьма вероятно, будет только нарастать.

Когда мы пришли к вере, нашей старшей дочке Кате было 8 лет. Она не была верующей. Причем она была очень умной девочкой, у нее всегда очень развит был критический ум, — как святая Екатерина, которая всех мудрецов переспорила. Мне с ней было поначалу очень трудно. Я обложилась кучей педагогических книг, выписывала всякие педагогические журналы, применяла к ней одну педагогическую систему, вторую, третью… И у меня ничего не выходило!

Говорю: «Катя, перестань это делать! Так нельзя!». Она мне: «А почему это нельзя!». Я говорю: «Потому что это плохо!». А она: «А мне хорошо!». Я говорю: «Но это же всему миру плохо!». А она: «А пускай! Пусть всему миру плохо, а мне хорошо!». Стоит такая капелька, уверенно так возражает, а я не знаю, что мне ей сказать.

А потом, когда мы пришли к вере, я книги сначала забросила — просто дети пошли один за другим через год, и я просто не успевала ничего читать. Порой я себя корила, что я их совсем не успеваю воспитывать со всеми этим ведрами супа… Но потом, когда они подросли, я осознала — какие замечательные дети получились, какие послушные! А все потому, что они усвоили такое понятие, как грех.

Они поняли, что грех — это ведь то, что в любом случае влечет за собой наказание. Если мама не накажет, то Бог точно накажет. Это как закон физики. И проблема родительского наказания встает совсем по-другому. Ведь даже став верующими, наши дети не превратились в ангелов с крылышками… Конечно, бывали случаи, когда они что-то натворили плохое. Но мне легче было им объяснить, почему я их наказываю.

Они воспринимали наказание не как мамину злую волю, гневливость, раздражительность или несдержанность. Они понимали, что Господь их послал в нашу семью, и что мы как родители обязаны заниматься их воспитанием и как-то реагировать на их проступки. Что это наша обязанность, а не самодурство.

Конечно, я всегда переживала, когда их наказывала. Но как-то я услышала, как молилась наша дочка Дуня. Она благодарила Господа за одно, за другое, за третье, и потом сказала: «Господи, благодарю Тебя за то, что мама с папой нас так хорошо наказывают!». То есть, наши дети поняли, что мы, наказывая их, защищаем их. Мы строим «заборы» вокруг них не для того, чтобы ограничить их свободу, а для того, чтобы их защитить, спасти. Мы словно создаем для нашего с ними дома прекрасный садик и ограждаем их от опасного леса, где бродят волки.

«Мама-папа, съездите отдохнуть!»

— Как сделать так, чтобы забота о детях не мешала отношениям мужа и жены?

— Конечно, основа семьи — это отношения мужа и жены, супружеская любовь. Если между мужем и женой проблемы, то как бы они не «завоспитывали» детей, детям будет плохо. Любовь между родителями — условие благополучия в семье. Надо обязательно озадачиться поддержанием отношений между супругами. Причем не только в многодетной семье, а в любой, — начиная с первого ребенка. Потому что какая-то пара все переживет, естественным образом справится и с кризисами в отношениях, и с хронической усталостью, — а какая-то не переживет и сорвется…

Источник проблем, как правило — усталость и длительное пребывание родителей без отдыха. Если родители от усталости срываются на детей, оправдываясь тем, что они только ради детей живут и ради них все это делают, детям от этого может быть только плохо. Они начинают бояться агрессивного папу, сторониться нервной мамы. Если есть возможность отдыха, надо ее использовать. Если ее нет, ее нужно создать. Если нет денег на няню и помощника, нужно изредка кого-то упрашивать с детьми посидеть. В конце концов, когда дети немножко подрастают, они какое-то время могут находиться без родителей.

Помню, наши дети, когда стали постарше, иногда сами говорили нам: «Мама-папа, съездите отдохнуть куда-нибудь!». Я говорю им: «А как же вы тут без меня справитесь, что вы будете есть?!». А они: «Да мы справимся, купим пельмени какие-нибудь!». Старшие дети, когда подросли, буквально силком меня заставляли летать с папой время от времени из Сибири в Москву.

Батюшка летал иногда на встречи, на конференции, и дети говорили: «Мама, лети с папой!». Я говорю: «Да что я полечу, чего я там не видела!». А они: «Да ничего, просто лети, и все». Они понимали лучше меня, как мне нужна была смена деятельности. Конечно, я всегда искала какую-нибудь бабушку на приходе, чтобы хоть кто-то взрослый был с ними в доме.

Кстати, отдых нужен и папе. Современный мужчина ведь, как правило, очень загружен на работе, он там полностью выкладывается, а приходя домой в свою многодетную семью, попросту попадает в какой-то «зверинец»… Конечно, мы должны стремиться дать ему возможность прийти в себя. Может, стоит хотя бы раз в неделю на два часа нанимать человека, который посидел бы с детьми? Это ведь не такие большие деньги…

Это все я поняла уже сейчас, спустя годы. Когда дети были маленькие, мы с батюшкой почему-то об этом не думали — конечно, денег было мало, но была еще какая-то чрезмерная жертвенность у нас. И наша жертвенность очень тяжело нам досталась — с точки зрения нервов, в первую очередь.

Я с ужасом вспоминаю — и все дети это помнят — какой я была раздражительной, какая я была крикунья, как меня всякая мелочь доводила до истерики. Как я десятилетиями хотела спать. Выспаться было самой недосягаемой мечтой в моей жизни. Спасибо моим детям за то, что они все это выдержали и меня любят до сих пор. Я стала нормальной мамой только недавно, когда, наконец, выспалась. Но ведь могла стать ей и пораньше лет на пять-семь.

В «стеклянном» доме

— Выражение Иоанна Златоуста «дом священника — стеклянный»… Ощущаете ли вы это на примере своей семьи? Тяжело ли это вам?

— Думаю, что в большинстве случаев со священническими семьями это так, и это норма жизни. Есть, конечно, семьи священников, которые очень замкнутые и никого к себе не подпускают, но это редкие случаи и особая позиция. Есть люди, которые считают, что матушка — это обычная женщина, просто жена священника, но не более того. Что никакого «особого служения» у нее нет. На мой взгляд, каждая семья уникальна и имеет право на свой взгляд в этом вопросе.

Мне лично кажется, матушка — это все-таки служение. По крайней мере, я всегда участвовала во всех служениях отца Андрея как помощница. На приходе в Лесосибирске я много лет вела воскресную школу. Я пекла просфоры — когда некому было печь, пела на клиросе — когда приход только появился и пока не было людей, которые знали службу… Я проводила экскурсии, если не было экскурсовода. Я всегда была у батюшки «под рукой».

Мне кажется, что супругу священника недаром называют «матушкой». Если какие-то люди считают моего мужа своим духовным отцом, как я могу делать вид, что они мне чужие и все это ко мне не имеет никакого отношения? Мне всегда было в радость выполнять служение матушки.

— А повышенное внимание прихожан к вашей персоне Вам не мешало? Ведь все обсуждают — как одета матушка, какой у нее платок, какое платье…

— Скажем так, обсуждать матушку будут всегда, видна ли она на приходе или нет. У нас вообще такая национальная традиция — все всех обсуждают. Это наша беда — мы очень любим обсуждать и осуждать. Конечно, есть объективные трудности у жизни в «стеклянном доме». Но, с другой стороны, если вся община знает, что батюшка — честный человек, трудится в поте лица ради них, что матушка и дети тоже всегда и во всем ему помогают, то отношение у людей к священнику и его семье соответствующее.

Да, когда мы жили в Лесосибирске рядом с храмом, мы практически постоянно были на виду. Люди про нас знали все. Но, с другой стороны, мы чувствовали колоссальную поддержку прихожан. Мы ни в чем не знали нужды. Если не было продуктов — нам помогали. Если прорывало трубу — сразу же приезжал человек и чинил. Это был замечательный пример общинной жизни: ты отдаешь все, но и тебе отдают все. Я сейчас очень скучаю по такой жизни.

Еще я считаю, что семья священника в наше время очень важна как пример для окружающих. Когда мы жили в Лесосибирске, отец Андрей вел в православной гимназии уроки нравственности. На самом деле он просто ходил к детям и беседовал с ними обо всем, что их волнует, о жизни. И он заметил, что даже в православной гимназии большинство детей — из неблагополучных семей. То есть, они никогда не видели перед глазами примера нормальной верующей семьи. Как же они будут строить свою семью, когда вырастут? У них же только отрицательные примеры семьи в памяти. И тогда мы стали приглашать этих детей к нам домой, смотрели с ними кино, играли в библейские игры, чай пили… Мне, конечно, это было очень трудно, но я воспринимала это как служение — может, что-то эти дети у нас увидели, что-то останется у них в сознании.

— А если в семье священника не все благополучно? Должен ли его дом оставаться «стеклянным»?

— Думаю, что тут, конечно, прозрачность не нужна. Понятно, что священническая семья — такая же, как и любая другая. Проблемы в ней такие же. Но отрицательный опыт священнической семьи не нужно показывать людям. Все равно люди смотрят на священника как на образец, ничего с этим не поделаешь. У людей и так много горя, а если еще они увидят горе священника, то могут совсем отчаяться.

Может быть, для самого священника это и будет хорошо. Может, стыд перед прихожанами сможет остановить священническую семью от распада. Хотя я видела пример священнической семьи, где матушка злоупотребляла алкоголем. Все прихожане это видели, но, насколько я знаю, ее это не остановило.

Вообще это огромная беда, когда проблемы в священнической семье предаются огласке. Сейчас в отношении Церкви идет такая волна негатива, неприятия в обществе. Столько людей выискивают повод в чем-то Церковь уличить, и за такие случаи, конечно, они цепляются. Поэтому лучше «не давать повода ищущим повода» (2 Кор. 11, 12).

«Многодетных — на щит»?

— Сегодня на православных приходах нередко осуществляется нарочитая «пропаганда многодетности». Многодетные семьи рассматриваются как гордость прихода. Бездетных и несемейных людей это подчас задевает…

— Я считаю, что никому не надо обижаться, а надо действовать. Действительно, часто многодетных, как говорится, ставят «на щит». Но, с другой стороны, бездетной семье никто не мешает взять приемного ребенка. У нас на приходе в Лесосибирске практически не было бездетных семей. Те, у кого не было своих, через какое-то время брали приемных. Часто после этого у них уже появлялись свои кровные дети, и они продолжали и рожать, и усыновлять, и были счастливы.

— А несемейные люди, как им смириться с этим культом многодетности?

— Никому не надо завидовать, у всех свое призвание. К сожалению, у нас в Церкви сегодня не развита общинная жизнь и, соответственно, не развит опыт адаптации в общине несемейных людей. В древности с этим было проще — бездетные незамужние женщины с какого-то момента встраивались автоматически в ту или иную многодетную семью. Они начинали помогать этой семье ухаживать за детьми, следить за хозяйством и постепенно врастали в эту семью как родные. Не было столько одиноких и никому не нужных людей, запертых в своих квартирах… И не было многодетных мамочек, оставшихся без помощи. Например, у детей святителя Луки (Войно-Ясенецкого), когда он овдовел, была няня. Она настолько прижилась в этой семье, что жила с ними потом до конца своих дней.

Насколько я знаю, некоторые протестантские общины и в наши дни целенаправленно организуют служение таких незамужних бездетных женщин — это я знаю от протестантов, перешедших потом в православие. Они помогают многодетным семьям, занимаются делом, и счастливы, потому что их служение важно для общины. А у нас в Церкви такие женщины от одиночества и избытка энергии, подчас становятся теми самыми церковными активистками, от которых спасу нет…

— Вообще деградация института семьи в современном обществе — откуда она проистекает? Это объективный исторический процесс или чья-то целенаправленная политика?

— Трудно сказать. Мое личное мнение, что это злая воля — но не определенных людей, а сатаны. Потому что, разрушив семью, он разрушит все. Уничтожив семью, человечество можно похоронить без атомных взрывов. А пока семья существует, человечество будет жить.

Политика, конечно, тоже здесь имеет место. У сатаны есть свои служки. Возможно, они не знают, что они служат сатане, возможно, не хотят этого показывать… Я думаю, не надо впадать в крайности — ни сваливать все на «жидо-масонский заговор», ни утверждать, что никакой политики по развалу семьи не существует.

По крайней мере, я вижу в современной политике наших властей по «улучшению демографической ситуации» слишком много лукавства. Например, я как «женщина, родившая пять и более детей» получаю прибавку к пенсии в сто рублей. Мне было бы менее обидно, если бы не платили ничего — просто сказали, что я сама знала, на что шла, и никто мне ничего не обязан. Это было бы, по крайней мере, честно. Кстати, я не считаю, что государство обязано нам что-то давать — до революции пенсий вообще не было.

— Какие государственные меры могли бы сегодня действительно поддержать семью в России?

— Я не работаю в правительстве и специально об этом не думала. Конечно, больше всего меня возмущает даже не отсутствие поддержки семьи, а то, что у нас за государственный счет производятся аборты. То есть, на мои деньги и на деньги других верующих, которые платят налоги, сегодня в нашей стране убивают людей. Это то, что нужно прекратить в первую очередь.

Вообще я думаю, что большинству женщин надо спасать семью в первую очередь в своем доме. Не надо отвлекаться на всякие досужие рассуждения, каждому нужно заниматься своим основным служением. Надо положить свою жизнь на мужа и детей. Семья — это такая сложная работа, это ничуть не проще, чем политика. Помочь своим детям прийти к Богу — это задача достаточная, чтобы занять женщину на всю жизнь.

Фото Анны Гальпериной